Крупнейшая масштабная трагедия может сплотить целые народы перед лицом приближающейся опасности, но чаще всего эта опасность таится в нас самих, когда тяжелее всего понять, что у террористов нет религии и национальности.
Больше года назад мне довелось услышать очень много по-настоящему правдивых и трагичных историй о Северном Кавказе, при чем услышать не из уст историков и журналистов, а из уст детей, проживающих там. Весной 2009 года город Таганрог собрал на саммит 65 детей со всего Южного Федерального Округа, который тогда еще включал в себя практически все республики Северного Кавказа. Преподаватели и тренера уже заранее готовили меня к тому, что там ждет иная культура, иная вера, иные понятия. Не неправильные, не чужие, не плохие - просто другие. В 13 лет как-то особо не придаешь значения этим словам, но спустя неделю все изменилось. Я смотрела на то, как осетин и ингушка прощались друг с другом со слезами на глазах, и не могла понять, почему за этой дружбой стоит столько конфликтов и сложностей, я смотрела на то, как чеченцы учили русских ребят танцевать, я смотрела на то, как абсолютно чужие друг другу люди становились братьями и сестрами. Как-то вечером мне выпало сидеть за одним столом с ребятами из Чечни, Северной Осетии, девушкой из Адыгеи и своей делегацией из Ростовской области. Мы тогда очень бурно спорили о том, может ли настоящий мужчина работать официантом. В конце концов, осетин как-то бросил: «Забудем, у вас в России все может быть». Ребята даже переглянулись, чеченец положил ему руку на плечо и сказал: «Нет их страны, нет твоей страны, нет моей страны, сейчас, когда мы здесь сидим все вместе, есть только наша страна». Лишь потом я узнала, что значила эта поездка для некоторых ребят, сидящих за тем столом.
Составляя этот очерк, я думала о том, как мне называть людей, о которых хотелось бы рассказать прежде всего. Я перечеркивала много раз, просто потому что рука не поднималась написать «одна ингушка» или «один кабардинец». И я действительно не могла назвать Феридэ Мамиеву, человека, который был и остается для меня одним из самых близких и дорогих, «одной ингушкой». Теракты в Назрани унесли жизни близких ей людей, а ночные перестрелки лишили того, что не ценят многие из нас, - спокойного сна. Она выглядела мужественней тысячи сотрудников ОМОНА просто потому, что несмотря ни на что, сидела каждый день напротив меня и спокойно улыбалась. А я представляла себе, чего ей стоила эта улыбка. Я думала о том, что смогла бы ее понять, если бы она отказалась даже просто общаться со своей русской соседкой, тем более что тогда на саммите все мы были друг другу конкурентами. Однако случилось так, что во время нашей последней встречи она прошептала мне на ухо: «Мой дом - твой дом». Мне было неудобно спрашивать таких же ребят, как она, кого они считают виноватым в том, что их детство было лишено спокойного сна. Но каждый раз я получала практически один и тот же ответ: «Точно не свою страну». Почему-то и психологи, и ребята из соседних регионов понимали, что все мы оперируем одними терминами, все мы говорит на одном языке, а главное, об одной и той же стране.
Я также не могу назвать «одним чеченцем» человека, ставшего для меня настоящим братом. Это Мансур Саидов, которого в детстве родители увезли из Чечни в Голландию, но, несмотря на это, я не могу сказать, что встречала еще ребят его возраста, так хорошо владеющих родным языком и знающих историю своей республики во всех подробностях и деталях. Столько лет жизни заграницей, возможно, даже сделали его еще большим чеченцем, чем он был раньше. Именно благодаря Мансуру я впервые задумалась над тем, какова разница между радикальным и традиционным исламом. Он рассказал мне достаточно о своей вере, чтобы я смогла увлечься ею и начать изучать ее в дальнейшем. Мансур до сих пор может поведать о мире больше, чем большинство моих сверстников, но что больше всего замечаешь в нем - это колоссальная выдержка. Мансур относится к тому типу людей, которых совершенно невозможно вывести из себя, по крайней мере, мало кому это удавалось. Со временем он изменил мое мнение о том, какими растут мужчины на Кавказе, и как они действительно относятся к женщине.
Я прекрасно понимаю, что сейчас, после трагических событий 29 марта в Москве на станциях метро «Лубянка» и «Парк культуры» многие начнут мазать всех кавказцев одной краской. Уже через три часа после второго взрыва мне позвонили ребята из Адыгеи, которые сейчас учатся в Москве, они рассказывали о том, что в общежитии уже успели разнять несколько драк на этой почве, известны случаи избиения мусульманок около других станций метро, доведенными до отчаяния гражданами. Я просто призываю некоторых из вас ознакомиться со списками погибших. Очень разные люди, разных национальностей. Среди этих списков волею судьбы не оказалось сегодня моего или вашего имени. Не оказалось не потому, что мы такие хорошие, не потому, что мы верим в того или иного Бога, не потому, что мы носим или не носим хиджаб. Просто нам сегодня повезло. Этот закон до смешного прост: когда камень летит вниз - ему совершенно не важно то, плохой вы человек или хороший - камень непременно упадет вам на голову. Вряд ли эти люди выбирали, на чьем месте им быть тогда, вряд ли такой выбор однажды представится и нам. Просто абсолютно каждый должен извлечь из всего этого урок - для нас не должно быть чужой боли. Как на войне не бывает чужих детей, так и сейчас для нас не должно быть чужой смерти. Это не проблемы Кавказа, это проблемы всей России, это проблемы нашего общества, это болезни современного общества, это ответственность на наших плечах. Равнодушие - это самый опасный «пояс шахида», от действия которого не сможет защититься уже никто. У всех русских и всех кавказцев, где бы они в данный момент не находились, сейчас одна общая беда, как у одной семьи, у единой нации. Потому что «это не их страна, это не твоя страна и это не моя страна, пока мы здесь все вместе - это наша страна». Только наша общая страна.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
twower
