Грозный 1956-1958. Вечера отдыха...
Jul. 3rd, 2011 10:02 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
chet_nikПо возвращении с сельхозработ первого курса, я, уж не помню, какими судьбами, в один из воскресных дней попал на проходивший в институте вечер отдыха. Попал – и все во мне перевернулось. Ничего, на первый взгляд, особенного не происходило, вроде был обычный танцевальный вечер, но какой!
Нужно сказать, что в своё время я был большим любителем танцев. Возможно, по наследству, ибо мой погибший на фронте отец вместе с моей же по материнской линии тёткой, не так давно скончавшейся в Санкт-Петербурге в возрасте более 90 лет, в довоенные годы были постоянными призерами конкурсов по западным танцам, регулярно проводившихся в грозненском ДИТРе – Доме инженерно-технических работников (позднее это здание отдали под национальный драмтеатр им. Х. Нурадилова). Однако, ещё в школьные годы я, что называется, «перетанцевал». С друзьями мы были завсегдатаями двух летних городских танцплощадок – в парке Ленинского (позднее Заводского) района и в центре города, между уже упомянутом ДИТРом и летним кинотеатром, позже названным «Машиностроитель». А помимо этого мы летними вечерами сами частенько организовывали танцы во дворе дома №16 по ул. Августовской (потом – пр. Победы) под магнитофонные записи песен П.Лещенко, В.Козина и др., имевшиеся у моего одноклассника Гриши Тамбиева...
Местом действия того незабываемого вечера отдыха был актовый зал института, который почему-то всегда называли «клубом». В этом относительно просторном помещении со сценой и ординарными деревянными креслами, скреплёнными по 4 шт., обычно проходили заседания учёного совета, партийные собрания, профсоюзные и комсомольские конференции и другие общеинститутские мероприятия. За сценой располагалась небольшая комнатка для всевозможного реквизита, а за противоположной стеной – кинобудка и ещё одна маленькая комната, служившая кабинетом заведующему клубом. Трансформация актового зала в танцевальный на каждом вечере отдыха осуществлялась путём дружного и весьма быстрого выноса кресел в коридор всеми участниками предстоящего действа. По окончании вечера status quo восстанавливалось, правда, уже с гораздо меньшим энтузиазмом.
В ту пору институт только что приобрёл студийный магнитофон МЭЗ-15 – громоздкий, но по тем временам самый совершенный музыкальный агрегат, на верхней горизонтальной поверхности которого вращались две ёмкие бобины, протягивающие магнитофонную плёнку со скоростью 770 мм в секунду. Священнодействовал здесь сумасшедший энтузиаст этого дела – студент стройфака Олег Гайшун. И магнитофонная плёнка, и грампластинки с хорошей музыкой были страшным дефицитом, но Олег всеми правдами и неправдами умел достать и то, и другое, и создал прекрасную танцевальную фонотеку.
Помнится, от чьего-то неосторожного обращения была слегка повреждена магнитофонная запись чудесной польской песни «Аппассионата», начинавшейся с великолепного соло трубы. Олег чуть не плакал. Уговорили нашего трубача Толика Колесникова попробовать воспроизвести мелодию. Тот долго мучился, но, наконец, достиг некоторого сходства с оригиналом. Результат записали на пленку и состыковали с основной записью. Не знающие этой истории или не отличавшиеся изысканным музыкальным слухом впоследствии монтажа даже не замечали.
Вернусь к тому самому, первому вечеру отдыха. Сначала он проходил вполне ординарно: сменяли друг друга воспроизводимые магнитофоном чудесные танцевальные мелодии разных ритмов, кружились в танце пары, но вдруг ситуация начала меняться. Несколько ребят, разыскав друг друга в танцевальной толпе, поднялись на сцену. Позже я узнал и до сих пор помню их имена: Вадим Ананьев, в ту пору руководивший одним из институтских музыкальных коллективов - трубач; Анатолий Орехов, лаборант кафедры высшей математики - кларнетист; студент геофака Геннадий Болтёнков - аккордеонист; студент промфака Олег Ангелопуло -пианист; студенты стройфака Анатолий Колесников - гитарист и Марк Подольский - ударник. Когда они принялись играть, их слаженности и мастерству импровизации могли бы позавидовать многие диксиленды. Зал мгновенно раскололся на две части: одни продолжали танцевать, не сводя глаз со сцены, другие, как и я, завороженно, едва ли не раскрыв рты, вкушали звуки музыки.
После исполнения каждой «вещи» зал трясся от грохота аплодисментов, а ребята, практически без перерывов продолжали играть. Их репертуар, казалось, был нескончаем. Большинство мелодий угадывалось с первых же звуков, но были и такие, в которые нужно было вслушиваться – так далеко импровизация отходила от оригинала. На одном из последующих таких вечеров они сыграли даже «Чижика-Пыжика»: начали вполне благопристойно и понимаемо, а потом с бедного «Чижика» как будто посыпались перья – настолько удивительна была импровизация! Танцевать перестали абсолютно все, а оркестранты сами, завершив игру и получив от неё огромное удовольствие, разразились дружным хохотом.
Невероятно, но факт: ребят никто не обязывал, не просил, не уговаривал, они всегда выходили играть сами! Наверное, это и есть та самая тяга к творению прекрасного.
Иногда на таких вечерах Олега Ангелопуло сменял за фортепиано Леонид Колесников, наш однокашник с промфака, тоже великолепный джазовый импровизатор. С Леней мы были хорошо знакомы в раннем детстве до его переезда в г. Махачкалу, вместе не раз отдыхали в пионерском лагере...
…Почти весь мой первый курс продолжались такие вечера. О них заранее нигде не объявлялось, не было никаких пригласительных и, уж тем более, платных входных билетов. Но завершился учебный год. Окончили институт и уехали из Грозного Г.Болтенков и О. Ангелопуло, уволились В. Ананьев и А. Орехов, и вместе со всеми ними ушло волшебство музыки.
Характер вечеров отдыха изменился. Всё больше стало концертных выступлений со сцены, это были уже «домашние заготовки», нередко лишённые прелести и даже вкуса, и атмосфера томительного ожидания неожиданно возникающего чуда и восприятия самого чуда ушла в небытие. Танцы по-прежнему были, но исключительно под магнитофонные записи, а не «живую» музыку. Но даже такие вечера были весьма привлекательны. Попасть на них теперь можно было лишь по пригласительным билетам, доставание которых нередко превращалось в серьёзную проблему. Из-за малой вместимости «клуба» вечера отдыха время от времени проводились в других помещениях города, арендуемых для этой цели.
Вспоминается парадоксальный случай, происшедший на одном из таких вечеров геофака, проходившем в старом здании городской филармонии (по ул. Ленина напротив магазина «Гастроном»), когда дежуривший на входе в помещение студент-геолог А. Цехмейстрюк на пропустил на вечер одного из преподавателей геофака, не имевшего пригласительного билета. До сих пор у меня перед глазами стоит карикатура, помещённая в многотиражной институтской газете «За нефтяные кадры» со стихотворным текстом, начинавшимся так:
Был вечер геофака. Цехмейстрюк,
От важности раздутый, как индюк,
Стоял, усердно охраняя двери,
Гордясь оказанным доверьем.
Ещё одно небезынтересное воспоминание. Многие из попавших на вечер отдыха, проходивший в здании института, прежде чем пройти в «клуб», слегка причащались для «куража» содержимым приносимых с собой бутылок. Чтобы придать этой процедуре более благопристойную и цивилизованную форму, в одной из водосточных труб, выходивших во двор институтского корпуса, постоянно находился «дежурный стакан». О нём знали практически все причащавшиеся, всегда пользовались им, обязательно возвращали на место, и стакан много месяцев (а, может, и лет) служил им верой и правдой.
…А потом на потолке «клуба» появилась огромная люстра, очевидно оказавшаяся лишней в вестибюле московской станции метро «Смоленская». Этот монстр явно диссонировал с интерьером, а главное – с габаритами «клуба» и грозно дрожал при малейших сотрясениях пола и даже воздуха. В первое время под ним и садиться-то боялись. Кресла прочно прибили к полу, и танцевальные вечера, увы, прекратились."
Нужно сказать, что в своё время я был большим любителем танцев. Возможно, по наследству, ибо мой погибший на фронте отец вместе с моей же по материнской линии тёткой, не так давно скончавшейся в Санкт-Петербурге в возрасте более 90 лет, в довоенные годы были постоянными призерами конкурсов по западным танцам, регулярно проводившихся в грозненском ДИТРе – Доме инженерно-технических работников (позднее это здание отдали под национальный драмтеатр им. Х. Нурадилова). Однако, ещё в школьные годы я, что называется, «перетанцевал». С друзьями мы были завсегдатаями двух летних городских танцплощадок – в парке Ленинского (позднее Заводского) района и в центре города, между уже упомянутом ДИТРом и летним кинотеатром, позже названным «Машиностроитель». А помимо этого мы летними вечерами сами частенько организовывали танцы во дворе дома №16 по ул. Августовской (потом – пр. Победы) под магнитофонные записи песен П.Лещенко, В.Козина и др., имевшиеся у моего одноклассника Гриши Тамбиева...
Местом действия того незабываемого вечера отдыха был актовый зал института, который почему-то всегда называли «клубом». В этом относительно просторном помещении со сценой и ординарными деревянными креслами, скреплёнными по 4 шт., обычно проходили заседания учёного совета, партийные собрания, профсоюзные и комсомольские конференции и другие общеинститутские мероприятия. За сценой располагалась небольшая комнатка для всевозможного реквизита, а за противоположной стеной – кинобудка и ещё одна маленькая комната, служившая кабинетом заведующему клубом. Трансформация актового зала в танцевальный на каждом вечере отдыха осуществлялась путём дружного и весьма быстрого выноса кресел в коридор всеми участниками предстоящего действа. По окончании вечера status quo восстанавливалось, правда, уже с гораздо меньшим энтузиазмом.
В ту пору институт только что приобрёл студийный магнитофон МЭЗ-15 – громоздкий, но по тем временам самый совершенный музыкальный агрегат, на верхней горизонтальной поверхности которого вращались две ёмкие бобины, протягивающие магнитофонную плёнку со скоростью 770 мм в секунду. Священнодействовал здесь сумасшедший энтузиаст этого дела – студент стройфака Олег Гайшун. И магнитофонная плёнка, и грампластинки с хорошей музыкой были страшным дефицитом, но Олег всеми правдами и неправдами умел достать и то, и другое, и создал прекрасную танцевальную фонотеку.
Помнится, от чьего-то неосторожного обращения была слегка повреждена магнитофонная запись чудесной польской песни «Аппассионата», начинавшейся с великолепного соло трубы. Олег чуть не плакал. Уговорили нашего трубача Толика Колесникова попробовать воспроизвести мелодию. Тот долго мучился, но, наконец, достиг некоторого сходства с оригиналом. Результат записали на пленку и состыковали с основной записью. Не знающие этой истории или не отличавшиеся изысканным музыкальным слухом впоследствии монтажа даже не замечали.
Вернусь к тому самому, первому вечеру отдыха. Сначала он проходил вполне ординарно: сменяли друг друга воспроизводимые магнитофоном чудесные танцевальные мелодии разных ритмов, кружились в танце пары, но вдруг ситуация начала меняться. Несколько ребят, разыскав друг друга в танцевальной толпе, поднялись на сцену. Позже я узнал и до сих пор помню их имена: Вадим Ананьев, в ту пору руководивший одним из институтских музыкальных коллективов - трубач; Анатолий Орехов, лаборант кафедры высшей математики - кларнетист; студент геофака Геннадий Болтёнков - аккордеонист; студент промфака Олег Ангелопуло -пианист; студенты стройфака Анатолий Колесников - гитарист и Марк Подольский - ударник. Когда они принялись играть, их слаженности и мастерству импровизации могли бы позавидовать многие диксиленды. Зал мгновенно раскололся на две части: одни продолжали танцевать, не сводя глаз со сцены, другие, как и я, завороженно, едва ли не раскрыв рты, вкушали звуки музыки.
После исполнения каждой «вещи» зал трясся от грохота аплодисментов, а ребята, практически без перерывов продолжали играть. Их репертуар, казалось, был нескончаем. Большинство мелодий угадывалось с первых же звуков, но были и такие, в которые нужно было вслушиваться – так далеко импровизация отходила от оригинала. На одном из последующих таких вечеров они сыграли даже «Чижика-Пыжика»: начали вполне благопристойно и понимаемо, а потом с бедного «Чижика» как будто посыпались перья – настолько удивительна была импровизация! Танцевать перестали абсолютно все, а оркестранты сами, завершив игру и получив от неё огромное удовольствие, разразились дружным хохотом.
Невероятно, но факт: ребят никто не обязывал, не просил, не уговаривал, они всегда выходили играть сами! Наверное, это и есть та самая тяга к творению прекрасного.
Иногда на таких вечерах Олега Ангелопуло сменял за фортепиано Леонид Колесников, наш однокашник с промфака, тоже великолепный джазовый импровизатор. С Леней мы были хорошо знакомы в раннем детстве до его переезда в г. Махачкалу, вместе не раз отдыхали в пионерском лагере...
…Почти весь мой первый курс продолжались такие вечера. О них заранее нигде не объявлялось, не было никаких пригласительных и, уж тем более, платных входных билетов. Но завершился учебный год. Окончили институт и уехали из Грозного Г.Болтенков и О. Ангелопуло, уволились В. Ананьев и А. Орехов, и вместе со всеми ними ушло волшебство музыки.
Характер вечеров отдыха изменился. Всё больше стало концертных выступлений со сцены, это были уже «домашние заготовки», нередко лишённые прелести и даже вкуса, и атмосфера томительного ожидания неожиданно возникающего чуда и восприятия самого чуда ушла в небытие. Танцы по-прежнему были, но исключительно под магнитофонные записи, а не «живую» музыку. Но даже такие вечера были весьма привлекательны. Попасть на них теперь можно было лишь по пригласительным билетам, доставание которых нередко превращалось в серьёзную проблему. Из-за малой вместимости «клуба» вечера отдыха время от времени проводились в других помещениях города, арендуемых для этой цели.
Вспоминается парадоксальный случай, происшедший на одном из таких вечеров геофака, проходившем в старом здании городской филармонии (по ул. Ленина напротив магазина «Гастроном»), когда дежуривший на входе в помещение студент-геолог А. Цехмейстрюк на пропустил на вечер одного из преподавателей геофака, не имевшего пригласительного билета. До сих пор у меня перед глазами стоит карикатура, помещённая в многотиражной институтской газете «За нефтяные кадры» со стихотворным текстом, начинавшимся так:
Был вечер геофака. Цехмейстрюк,
От важности раздутый, как индюк,
Стоял, усердно охраняя двери,
Гордясь оказанным доверьем.
Ещё одно небезынтересное воспоминание. Многие из попавших на вечер отдыха, проходивший в здании института, прежде чем пройти в «клуб», слегка причащались для «куража» содержимым приносимых с собой бутылок. Чтобы придать этой процедуре более благопристойную и цивилизованную форму, в одной из водосточных труб, выходивших во двор институтского корпуса, постоянно находился «дежурный стакан». О нём знали практически все причащавшиеся, всегда пользовались им, обязательно возвращали на место, и стакан много месяцев (а, может, и лет) служил им верой и правдой.
…А потом на потолке «клуба» появилась огромная люстра, очевидно оказавшаяся лишней в вестибюле московской станции метро «Смоленская». Этот монстр явно диссонировал с интерьером, а главное – с габаритами «клуба» и грозно дрожал при малейших сотрясениях пола и даже воздуха. В первое время под ним и садиться-то боялись. Кресла прочно прибили к полу, и танцевальные вечера, увы, прекратились."
